ОТЕЦ БРАУН

ОТЕЦ БРАУН (англ. Father Brown) — герой детективных новелл английского писателя Г.К.Честертона «Простодушие о.Брауна» (1911), «Мудрость о.Брауна» (1914), «Недоверчивость о.Брауна» (1926), «Тайна о.Брауна» (1927), «Скандальное происшествие с о.Брауном» (1935). Прототипом о.Б. послужил католический священник Джон ЙКоннор, с которым Честертон познакомился в 1904 году. Дружба с этим священником сыграла большую роль в жизни и творчестве Честертона, написавшего большое количество книг и эссе, посвященных вопросам католической нравственно-религиозной тематики: «Ортодоксия» (1908), «Св.Франциск Ассизский» (1923), «Католическая церковь и обращение» (1927). От о.бКоннора Честертон получил крещение в католичество в 1922 году в Биконсфилде. В череде многих литературных героев-детективов, таких, как Шерлок Холмс, Эркюль Пуа-ро или Мегрэ, о.Б. занимает особое место. Удивителен его внешний вид: у него «крутое детское лицо», «большая круглая голова», «круглые глаза» — весь он какой-то «круглый» и маленького роста — «клецка», «коротышка». Он как бы подчеркнуто противопоставлен гордым, важным, сильным — то и дело что-нибудь роняет, ползает по полу, все время ищет свой зонтик. Он всюду как бы незаметен, как бы отсутствует присутствуя. У о.Б. нет внешнего действия — несколько мимолетных взглядов, малозначащих реплик — и преступление раскрыто. При этом о.Б. меньше всего заботит, последует ли за раскрытием преступления арест преступника — во многих рассказах читателю кажется, что преступник успевает скрыться или замести следы. Всем этим Честертон подчеркивает, что его о.Б. ведет борьбу не с преступниками, а со злом, следствием которого становятся преступления. Эта борьба во многом внутренняя — о.Б. раскрывает преступления не с помощью законов логики, а с помощью своего ощущения нравственного закона, основой которого для него является христианская вера. Через образ о.Б. постоянно проходят католические мотивы греха, покаяния и искупления, и он сам оказывается своего рода орудием божественного промысла, уличающего грешников и спасающего невинных. Герой Честертона убежден в том, что «разум разумен везде». Он верит в несокрушимость сообразного разуму нравственного закона. Острое ощущение любого нарушения этого закона позволяет о.Б. заглянуть в самый корень происшедшего, в котором преступник — жертва своих собственных страстей. «Нельзя удержаться на одном уровне зла», — говорит о.Б.— человек, хотя бы в мыслях отступивший от заповедей и не раскаявшийся в этом, будет опускаться все ниже, до самых тяжких преступлений. Борьба не с человеком, а со страстями, обуревающими его, позволяет о.Б. иногда даже предотвратить преступление — он как бы выправляет нравственное чувство человека. Сан католического священника подчеркивает призвание о.Б. проникать в глубины человеческих сердец, что позволяет безошибочно разгадывать самые темные замыслы. Образ о.Б. несет в себе существенный притчевый элемент. Это своего рода мудрый старец начала XX века, соединяющий в себе черты христианского священника, доброго Мерлина и Порфирия Петровича. Его функция — разобраться в смешении белого и черного, поставить, в нравственном отношении, все с головы обратно на ноги. «Человек может честно верить, что воровать — похвально. Но разумно ли говорить, что он честно верит в бесчестность» — так в притчевом стиле о.Б. опровергает кредо нравственного релятивизма. О.Б.— один из очень немногочисленных литературных героев, для которых жизнь — это искусство соблюдения нравственной меры, искусство, в котором каждый шаг необходимо «проверять сознанием и совестью». Любая крайность безнравственна — и социал-революционеры, и плутократы, исповедующие дарвинизм, представляют для о.Б. две стороны одной медали. Опасность возникает и тогда, когда к «нравственной ереси» привыкают, «принимают ее как должное». Английские литературоведы отмечают, что детективные способности о.Б. тесно связаны и с его эстетическим чувством: нравственное уродство, считает о.Б., всегда приводит к уродству эстетическому. По меткому наблюдению Н.Трауберг, о.Б., как и сам Честертон, — рыцарь порядка и свободы, враг тирании и анархии. Радость немыслима для него без сострадания, а противопоставлены они унынию и благодушию. Чудаческая беззаботность неотделима от любви к четкости и прочности, иерархии и укладу. Смирение невозможно без высокого достоинства, крепость духа — без мягкости сердца.